Неточные совпадения
Парамошу нельзя было узнать; он расчесал себе волосы, завел бархатную поддевку, душился, мыл руки мылом добела и в этом виде ходил по
школам и громил тех, которые надеются на князя
мира сего.
«Спивак выпустили. Дунаев и Флеров отправлены в Москву. Заключен
мир с японцами, очень скверный.
Школа Спивак закрыта».
Но явилась помощь, — в
школу неожиданно приехал епископ Хрисанф [Епископ Хрисанф — автор известного трехтомного труда — «Религии древнего
мира», статьи — «Египетский метампсихоз», а также публицистической статьи — «О браке и женщине». Эта статья, в юности прочитанная мною, произвела на меня сильное впечатление. Кажется, я неверно привел титул ее. Напечатана в каком-то богословском журнале семидесятых годов. (Комментарий М. Горького.)], похожий на колдуна и, помнится, горбатый.
Но где-то на краю этого ликующего
мира, далеко на горизонте, оставалось темное, зловещее пятно: там притаился серенький, унылый городишко с тяжелой и скучной службой, с ротными
школами, с пьянством в собрании, с тяжестью и противной любовной связью, с тоской и одиночеством.
Школа помещалась в просторном флигеле, который при крепостном праве занимал управляющий имением и который бывший помещик пожертвовал
миру под училище. Места для учащихся было достаточно, но здание было старое, и крестьяне в продолжение многих лет не ремонтировали его. Печи дымили, потолки протекали, из всех щелей дуло.
— А здешний воротила, портерную держит, лавочку, весь
мир у него под пятой, и начальство привержено. Сын у него в
школе, так он подарок Людмиле Михайловне вздумал поднести, а она уперлась. Он, конечно, обиделся, доносы стал писать — ну, и пришлось бежать. Земство так и не оставило ее у себя; живет она теперь в городе в помощницах у одной помещицы, которая вроде пансиона содержит.
Каковы бы ни были образ мыслей и степень образования человека нашего времени, будь он образованный либерал какого бы то ни было оттенка, будь он философ какого бы то ни было толка, будь он научный человек, экономист какой бы то ни было
школы, будь он необразованный, даже религиозный человек какого бы то ни было исповедания, — всякий человек нашего времени знает, что люди все имеют одинаковые права на жизнь и блага
мира, что одни люди не лучше и не хуже других, что все люди равны.
Начинается эта гипнотизация с первого возраста в нарочно для того устроенных и обязательных
школах, в которых внушают детям воззрения на
мир, свойственные их предкам и прямо противоречащие современному сознанию человечества.
— А чему бишь учили меня в
школе? — инстинктивно спрашивает он самого себя, — ах, да! res nullius caedet primo occupant!! вещь принадлежит тому, кто первый ее захватит. — верно! — Затем он успокаивается и окончательно решает в уме, что нет в
мире ничего столь бесполезного, как нескромные вопросы.
Этого акробата любили в цирке все, начиная с директора и кончая конюхами. Артист он был исключительный и всесторонний: одинаково хорошо жонглировал, работал на трапеции и на турнике, подготовлял лошадей высшей
школы, ставил пантомимы и, главное, был неистощим в изобретении новых «номеров», что особенно ценится в цирковом
мире, где искусство, по самым своим свойствам, почти не двигается вперед, оставаясь и теперь чуть ли не в таком виде, в каком оно было при римских цезарях.
Толстая барыня. Ну, полноте! Это вы так. Это оттого, что вы, ученые
школы Шарко, не верите в загробную жизнь. А меня никто теперь, никто в
мире не разуверит в будущей жизни.
— Ты совершенная дура и упрямее десяти ослов! (Оборачиваясь к подошедшему директору
школы, Александру Леонтьевичу Зографу.) Я ее знаю, теперь будет всю дорогу на извозчике на все мои вопросы повторять: «Татьяна и Онегин!» Прямо не рада, что взяла. Ни одному ребенку
мира из всего виденного бы не понравилось «Татьяна и Онегин», все бы предпочли «Русалку», потому что — сказка, понятное. Прямо не знаю, что мне с ней делать!!!
Было время, процветала
В
мире наша сторона:
В воскресение бывала
Церковь Божия полна;
Наших деток в шумной
школеРаздавались голоса,
И сверкали в светлом поле
Серп и быстрая коса.
С нашей точки зрения, понятия годятся только для того, чтобы с возможной точностью описать, рассказать содержание той мистической интуиции, в которой непосредственно открывается каждому, в меру его духа, софийность
мира [Аргументами трансцендентально-спекулятивными нельзя снять интуитивно данную проблему софийности
мира и разъяснить ее в духе гносеологического формализма (посягательство к чему и делает над платонизмом Марбургская
школа).
— Слава богу; а то я что-то читал дурацкое-предурацкое: роман, где какой-то компрометированный герой
школу в бане заводит и потом его за то вся деревня будто столь возлюбила, что хочет за него «целому
миру рожу расквасить» — так и думал: уж это не Ясафушка ли наш сочинял? Ну а он что же такое пишет?
В авторе"На дне"чувствуется нижегородский обыватель простого звания, прямо из
мира босяков и скитальцев попавший в всесветные знаменитости, без той выправки, какую дает принадлежность к высшему сословию, средняя
школа, университет.
Глава славянофильской
школы А. Хомяков не был профетической натурой. Сильный мыслитель, он был очень посредственный поэт. Но у него есть целый ряд резко обличительных стихотворений, из которых видно, что, несмотря на славянофильскую идеализацию исторического прошлого, он мучался великими историческими грехами России. Он верил, что Россия призвана поведать
миру «таинство свободы», даровать «дар святой свободы». Россия недостойна «избранья», но «избрана».
Повторяет он наизусть Оригена, а сам думает: «Ну, пусть так — пусть земной
мир весь стоит для вечности, и люди в нем, как школяры в
школе, готовятся, чтобы явиться в вечности и там показать свои успехи в здешней
школе.
Вся отдавшаяся чтению и молитве, молодая девушка с удовольствием проводила в беседе с Костей свои досуги, с интересом выслушивала сперва его рассказы о порядках и обычаях
школы — для нее совершенно неизвестного
мира, а затем о его службе.
Отца Савву звали к архиерею, но отпустили с
миром, и он продолжал свое дело: служил и учил и в
школе, и дома, и на поле, и в своей малой деревянной церковке.